Народный художник Украины Любомир Медвидь по случаю 75-летнего юбилея дал откровенное интервью «Высокому Замку».

Несмотря на почтенный юбилей, украинский живописец Любомир Медвидь (на фото) производит впечатление молодого человека — стройный, резвый, не перестает удивлять творческим воодушевлением. Успевает и преподавать во Львовской национальной академии искусств, работать в мастерской, выдавать собственные литературные произведения, быть «голосом» общественных инициатив. Во Львовском дворце искусств проходит масштабная юбилейная персональная выставка художника. О том, почему решил стать художником, а не писателем, и почему рисовал “срамные” картины, Любомир Медвидь рассказал журналисту «ВЗ».

— Господин Любомир, вы рассказывали, что в течение всей сознательной творческой жизни больше всего вас интересует тема библейской притчи о блудном сыне. Почему этот персонаж так привлекает?

— Размышляя над этой библейской притчей, стал убежденным христианином. Это произошло в студенческие годы — через определенное откровение. До того был христианином, но, скорее, по отцовской традиции, по воспитанию. Мы поступили в Академию художеств в 1959 году (тогда — Львовский институт прикладного и декоративного искусства. — Авт.). Наш курс считается одним из самых знаковых за всю историю Академии. Учился вместе с Иваном Марчуком, Зеновием Флінтою, Олегом Минько, Андреем Бокотеєм, Ласло Пушкашем. Это было два года после того, как Академию закончил великий художник Евгений Лысик. Ласло Пушкаш был сыном венгерского священника, воспитанный в христианском духе. Талантливый, глубоко мыслящий парень. Хотя тоже “страдал всеми недостатками молодости”, что и мы, но в то же время был сосредоточен на оценке всего, что происходит вокруг нас, на первопричинах бытия. Случайно происходит все, что происходит? Эту роздумливість он передал и мне.

Как известно, в начале 60-х годов в СССР начались гонения деятелей культуры. На периферии начали “перекручивать гайки”. Это вызвало сопротивление творческой молодежи. Но был какой-то феномен: с одной стороны партократы не позволяли никаких расхождений с официальной идеологией, и вместе с тем к нам попадали фильмы Феллини, Бергмана. В польском журнале “Диалог” я впервые в 60-х годах прочитал пьесу “Носорожці” Єжена Ионеску. Фильм Бергмана “Земляничная поляна” мы увидели в 1964 году. К нам проникали идеи из-за статьи, в которых читали между строк.

Я спорил с Пушкашем, который утверждал, что в этом мире нет случайности. Я возражал: “Нет, случайностей много. Почему мы на периферии Господа, почему мы забыты Господом? Он, наверное, не помнит о нас — так же, как мы не помним о какую-то клетку на нашей пятке”. Иначе трудно, говорю, понять, почему в этом мире так много зла и несправедливости.

Я тогда начал работать над темой периферии, над ее тоской, заброшенностью, хаосом, случайностью. Так и дошел до темы блудного сына. К теме первородного греха. Но не в том понимании, как ее трактует Церковь, — что это было грехопадения Адама и Евы. Нет, первородный грех — это грех падшего ангела, который решил проверить правильность Бога. Ревизия Господа — вот где есть первичный грех. Не узнавай то, что тебе не надо познавать!

— И тогда сознательно пришли к Богу?

— Мое осознание Бога происходило последовательно, в длительном процессе. В начале 70-х годов меня с коллегами пригласили расписывать деревянную церковь в селе Куткорі (Буский район Львовской области. — Авт.). Разумеется, работали скрытно. Я уже был членом Союза художников и сильно рисковал. Но не мог приступить к созданию образов безразлично, как к подработки, халтуры. Знал ветхозаветную заповедь: “Не поклоняйся рукотворному образу, не создавай себе кумира”. Но знал и то, что Церковь утверждает рукотворный образ и говорит, что это может быть святостью. Должен разбираться во всем. И, выискивая ответы на эти вопросы, стал осознанным христианином.

— Вы считаетесь одним из самых дорогих львовских художников. Сколько может стоить ваша картина?

— Не думаю, что я один из самых дорогих. Я принадлежу к художникам, которые могут что-то предложить обществу, и общество покупает. Это меня удерживает на плаву. Но я не дорогая художественная фигура — в смысле материальном. Я зарабатываю ровно столько, чтобы ездить на нормальной машине, и чтобы моя семья не совсем во всем себе отказывала. Но я далеко не богатый человек. Да и не хочу быть богатым. Имею столько материальных благ, сколько мне и моей семье достаточно. Часто отдаю свои картины просто так — чтобы человек не имел проблем, как со мной рассчитаться. Если кто-то из моих знакомых или приятелей хочет мне заплатить, я им говорю: сами выберите, как считаете нужным рассчитаться.

Знаю, на художественном рынке торгуют моими работами. Например, на интернет-аукционах ставят серьезные суммы. Мы во Львове тоже ставили такие цены, когда собирали деньги для помощи воинам АТО. Тогда за два мои пейзажи заплатили 3,5 и 4 тысячи долларов. Но это, возможно, было не показательно, потому что покупатель хотел помочь воинам АТО… Знаю, за работы, которые уже мне не принадлежат, но идут на торгах, ставят суммы 15 тысяч долларов — максимально. Это не очень высокая сумма. Много моих работ есть в мире — в Штатах, Канаде и даже Китае. Анатолий Криволап (считается самым дорогим художником в Украине. — Авт.) отвечает так: цена на мои работы зависит от того, кто у меня покупает. Если купец небогатый, то и цена соответствующая.

— Кто является вашим первым критиком? Возможно, жена, дети?

— Вынужден ответить банально: лучшим критиком являюсь я сам. Множество своих работ безжалостно уничтожал. Потому что переставали нравиться — в конце работы, или через день, или через неделю. Люблю показывать свои вещи в обществе близких или уважаемых мной людей. Это, например, одесский художник Валерий Босанець. Или мои бывшие студенты. Когда при них показываю свои вещи, будто вижу их впервые и вижу, эту работу надо уничтожить, или переделать, или оставить, как есть. Чувствую, который имеет резонанс.

— Вы просто какой-то Герострат… работ?

— Совсем не жаль. Недавно испортил работу, которая уже была напечатана в каталогах. Хотел немного поправить, коснулся в одном месте, в другом — и работа «поехала». Никогда не жалею о потерянном. Не принадлежу к художникам, которые сделали два движения кистью по холсту, и уже гениально. Не все сделанное художником святое и хорошо. У наиболее гениальных авторов есть множество посредственных вещей. У Пикассо, Матиса. Видел их в музеях в оригиналах. Хотя они остаются гениальными художниками. Не надо быть так привязанным к тому, что ты делаешь…

— Видела в Интернете фото ваших обнаженных женских актов, они почти срамные…

— Трудно сказать, они похабные. Никогда не рисовал женщину так, чтобы была объектом сексуального желания. Обнаженные женские фигуры часто использовал, особенно в пейзажных мотивах. Они там были призваны стать настроенческим ключом, камертоном для восприятия всего пейзажа. Но в них нельзя заподозрить какие-то сексуальные намеки. Те женщины, кстати, довольно некрасивые. Хотя недавно двое моих знакомых попросили нарисовать им такие «срамные» картины. Я попытался сделать две обнаженные женские фигуры и предоставить им эротического содержания. Одну картину уже забрали, другая еще у меня. Поэтому такие работы — скорее случайность, чем закономерность.

— Вы издаете книги авторской прозы. Как случилось, что решили стать именно художником, а не писателем?

— Когда парнем начал встречаться с девушками, писал им стихи. Мы тогда жили в підльвівському Рудном. Утром «табуном» молодежь ездила на учебу во Львов — кто в политех, кто в университет… Ухаживали за девушками, конечно. Кстати, именно в автобусе я познакомился со своей будущей женой Оксаной, с которой счастливо прожили уже более 50 лет. Она тогда училась в школе… Но я никогда не опускался до каких-то любовных «баналів» в поэзии. Потом мои стихи не раз хвалили друзья. Например, один бывший политзаключенный был в восторге от такого образа пригородного поезда:

Желтые вагоны, пропахшие потом

Как колыбель качает суббота.

В 1965 году я подружился с Калинцями. Ирина тогда работала в Доме народного творчества. Время от времени приходил к ним в гости, читали стихи, делились мнениями.

— Как вам удалось избежать заключения? Тогда же хватали всех интеллигентов…

— В 1965 году Богдан Горынь подарил мне на день рождения (10 июля) свою книгу с дарственной надписью: «Любка, верь, вера спасет тебя». А 25 августа его арестовали. Преимущественно кругом моих друзей были художники. С Калинцями встречался время от времени. Нас, молодых художников, эти аресты обошли… В 1965 году мы закончили Академию и начались разные пертурбации. Меня отправили «по распределению» в райцентре Полонное Хмельницкой области. Потом я перебрался в Киев.

Но и на меня выпали гонения от власти. В 1962 году открылась моя выставка во Львовской картинной галерее. На что в газете «Львовская правда» была критическая статья. Автор упрекал, что на моих картинах дети какие-то нерадостные, будто они взрослые. Хотя автор правильно все понял, они действительно были нерадостные. Это был “неформат” для соцреализма. Статья заканчивалась призывом ко мне: «Откройте ваши запилюжені окна! Выбросьте ваших дохлых бабочек!». После Львова эту выставку развесили в Киеве, в помещении Союза художников. Но так и не открыли — побоялись.

Тем временем во Львове ко мне прицепился какой-то кагэбэшник. Мы с ним раз пять сидели в кафе отеля “Интурист” (сейчас “Жорж”. — Авт.). Он что-то выспрашивал из моей биографии, “промывал мозги”. Я был испуган: Калинке уже сидели в заключении, шли процессы против других украинских интеллигентов. Я тогда работал на художественном комбинате, был членом Союза. Но мне эти разговоры с кадебешником начали надоедать. По совету приятелей послал его подальше… Больше меня не трогали. Не имели к чему придраться. В моих картинах нет резко выраженных национальных мотивов. Меня интересует проблема Человеческого сына, Человека как такового…

Фото из архива художника.

Справка «ВЗ»

Любомир Медвидь родился 10 июля 1941. в городке Варяж (Сокальский район, Львовская область). Маляр, профессор, заслуженный деятель искусств Украины, народный художник, академик Академии искусств. Кавалер ордена Князя Ярослава Мудрого V степени. В 1965 году окончил Львовский институт прикладного и декоративного искусства. Картины Любомира Медведя — в коллекциях престижных музеев Украины и зарубежья. 2014 г. получил Национальную премию Украины имени Тараса Шевченко — за цикл живописных произведений «Реминисценции».